Осталась только фотография и пожелтевшее письмо со стёршимися от времени строками. На маленькой, почерневшей фотографии юноша, одетый в гимнастёрку, вылинявшую под ярким летним солнцем, и в солдатскую фуражку, испытанной на прочность ветром и дождями. Большие глаза, тонкий прямой нос, ещё по-детски пухлые губы и немного торчком из-под фуражки уши. Таким он остался навеки, брат моего отца, солдат Красной Армии, доброволец, в семнадцать лет ушедший на войну из дома, чтобы не вернутся обратно никогда, Рекусов Дмитрий Прокопьевич, 1925 года рождения.
Дмитрий был старшим сыном в семье моего дедушки, Прокопия Егоровича, и моей бабушки, Дарьи Николаевны. Кроме него, было ещё две дочки, Шура и Лида, и два брата, Николай и Миша (мой отец, родившийся в 1940 году). Вся домашняя работа (т.к. жили в деревне) и забота о младших ложилась на плечи Мити (так звала его бабушка). Остались обрывочные воспоминания о том, каким он был. Обычный подросток, только может быть чуть взрослее и более ответственный. Весёлый, играл на гармошке. Был у него пёс Шарик, который следовал за ним по пятам. С ним Митя ходил в лес за хворостом. Была у него девушка Катя, с которой он дружил…
Всё перечеркнул 41-й год… Отца забрали на фронт сразу. Он воевал на Ленинградском направлении. Матери редко приходили треугольники-письма с фронта. Отец воевал в конной разведке, писал, что не раз приходилось ходить в тыл врага с заданием. Бойцы уходили по 10-11 человек, а возвращались по пять-шесть, иногда не возвращались совсем. «Мне, Даша, пока везёт, я жив и здоров», — писал он своей супруге. Что должен был чувствовать сын, читая письма отца с фронта, видя, как плачет и молится мать?
Митя с первых дней войны рвался на фронт, но его взяли не сразу: шестнадцать лет — мало для солдата. В 1943 году в неполные 18 лет он добился того, чтобы его взяли добровольцем. Его брат Михаил (мой отец), которому на тот момент и не было трёх лет рассказывает.
«Навсегда в мою детскую память врезалось, как забирали их, молодых ребят 1925 года рождения. Плакали все вокруг. Рыдали так, наверно, потому что отправляли на страшную войну совсем детей, которым едва исполнилось восемнадцать лет. Я стоял в детской кроватке, смотрел на плачущих и не понимал, что происходит. Подогнали подводы за мобилизованными на фронт. Мой брат, Митя, подбежал ко мне, поднял на руки, поцеловал и выскочил на улицу. Таким он и остался в моей памяти. Особенно почему-то мне запомнилась его челка: она была у него стрижена наискосок и зачёсана на правый бок. Забирала брата в начале весны в 1943 году».
Митю направили на подготовку в город Новосибирск. Там он недолго пробыл в учебке, а потом сразу на фронт.
Его отец, когда узнал, что сына забрали тоже на фронт, писал матери: «Даша, я когда узнал, что Дмитрия, сына, забрали на войну, рыдал горькими слезами. Меня фронтовые товарищи долго уговаривали, успокаивали, что все обойдется. Как я могу успокоиться! Я столько раз видел, как молодые ребятишки, когда начнётся наступление, кругом разрываются снаряды, собьются в кучку, прижмутся друг к другу и лежат. Им кричишь: «Сынки! Рассыпайтесь по полю, не сбивайтесь в кучу! Так вас меньше убьет!» а они ничего не слышать – дети, ведь, еще и, притом, воевать не обучены. Прижмутся друг к другу, кричат: «Мама! Мамочка!». Ударит фашист из миномета – и прямо в них. Так все и лежат… Я, Даша, много повидал за три года на фронте: по 18 суток не выходил из окопа, ходил в тыл врага много раз, но от этой картины сердце кровью обливается. А еще как представлю, что на месте этих пацанов окажется мой сын…»
Так писал мой дед, отец Дмитрия, который уже три года воевал в разведке. Мог ли он, видя ужасы войны, спокойно отнестись к известию, что его сын пошел добровольцем на фронт?
Предпоследнее письмо Мити сохранилось. Он шлет всем горячий привет. Пишет, что скучает по маме, братикам и сестричкам. «Выслал вам фотографию из госпиталя, правда, она маленькая. Помните меня, может, больше не придется увидеться…» Ни слова жалобы на то, как трудно, страшно. Как-то вскользь о ранении: «Лежал в госпитале. Долбили кость над губой. На фотографии, наверное, видно». Письмо отправлено в 1943 году.
Последнее письмо пришло в конце 1943 года. В нем Митя пишет: «Наступаем на Киев. Под Конотопом потерял брата Егора. По моему мнению, он убит. Я же жив, но не совсем здоров. Грудь разбита, левое ухо контужено, лежу в полевом госпитале».
После этого писем не было. Ни одного. Ни одной весточки. Куда только бабушка не посылала запросы о розыске Мити, даже писала заграницу. Ответ приходил один: «Ваш сын, Рекусов Дмитрий Прокопьевич, пропал без вести в боях за Родину».
Когда и как он погиб – остается только гадать. Налёт немецкой авиации на полевой госпиталь? Миномётный обстрел? Пуля, которая не щадит ни молодых, ни старых?
В Москве на Поклонной горе в Книге Памяти Дмитрий числится как пропавший без вести.
Моя бабушка до самой смерти ждала их, мужа и сына, не вернувшихся с той жестокой войны. Помню, как она, услышав чей-то молодой голос по радио, говорила: «Это мой Митя! Это его голос!» Теперь я понимаю её очень хорошо. Одно дело поплакать над могилой близких, другое – не знать, где они лежат, надеяться, верить в чудо: может быть они живы, вот-вот вернуться домой.
Сколько их, пропавших без вести отцов, сыновей? Сколько слёз, выплаканных их матерями и жёнами?
Нет в России ни дома, ни хаты,
Где б ни глянул на нас со стены
Молодыми глазами солдата
Окрыляющий подвиг войны.
Они, эти молодые солдатики, мальчишки, не дали нашей стране погибнуть, нам, русским людям, стать рабами гитлеровской Германии. Пусть их глаза на пожелтевших фотографиях не дадут нам забыть о том, что живы, благодаря им. Живи, Митя! Живите в наших сердцах и памяти все солдаты, погибшие, пропавшие без вести, казнённые, сожжённые в концлагерях, замученные фашистами. Живите, не дайте забыть зло, причинённое человечеству фашизмом!